الحب هو تصويب
25.12.2014 в 17:39
Пишет oldmonkey:Someone special
Я обещала urfinj подарок на день рожденья. Я все помню! Но только медленно пишу.
Урь, твоя идея - мое воплощение. Не знаю, понравится ли.
Это первая часть. Вторая часть будет обязательно.
Итак, рейтинга, как обычно нет.
Жанр - слеш, за жизнь, страдания и раздумья.
Ну и в качестве саундтрека
Прослушать или скачать Poets of the Fall Someone Special бесплатно на Простоплеер
Часть 1Я завел будильник на пять утра и улегся в постель. Алькин самолет прилетал в 7.07, ехать до аэропорта было час, но я боялся проспать и лежал, прислушиваясь к тихому дыханию Гули и изредка проваливаясь в короткий путаный сон, где я все-таки опаздывал и бежал по какому-то бесконечному коридору в поисках Альки.
В четыре не выдержал, встал, попробовал впихнуть в себя завтрак. Побрился, оделся, прогрел машину. Сидеть перед домом было глупо и я решил, что потихоньку поеду и подожду на месте.
Неуютное здание аэропорта, наполненное сонными растерянными пассажирами, безвкусный чай в тонких пластиковых стаканчиках и намертво залипшие стрелки на часах. Еще час, сорок пять минут, сорок две, тридцать…
Наконец, объявили, что рейс из Москвы приземлился. Привстав на цыпочки, я высматривал в толпе темную кудрявую макушку, но Альки все не было. Ручеек прилетевших с каждой минутой мельчал, они, как трудолюбивые муравьи, волокли мимо меня свои чемоданы и сумки, старательно обходя застывшего посредине прохода меня.
- Дед!
Алька выпрыгнул откуда-то сбоку, обнял, повис на шее, засмеялся.
- Я уже пять минут на тебя смотрю, а ты меня не видишь.
Я трясущимися руками на секунду крепко прижал его к себе. И сразу же отпустил.
- Откуда ты выполз, Аль? Я все глаза проглядел.
- Очки себе купи, Дед, старость не радость, - Алька, подхватив чемодан, потянул меня к выходу.
Откуда взялась эта кличка - «Дед», я, по прошествии стольких лет, уже и не вспомню. Просто в один прекрасный день из дворовых игр исчез тихий зануда Сашка Бабушкин и появился Дед. Мама тогда во второй раз вышла замуж, ее избранник перевез в наш дом старый телевизор, пару продавленных кресел и свое виденье процесса воспитания подрастающего поколения. После этого дома я старался не появляться. Не мешал семейному счастью, почти все время проводя у соседей.
Дядя Набигулла и тетя Вера были на удивление красивой и счастливой парой. Их старшая дочь, Айгуль, была на четыре года старше меня. Видная девица, отличница, она только-только поступила на первый курс педагогического института. А ее младший брат, Алишер, учился в пятом классе. Алька быстро стал моим верным оруженосцем. Гуля дразнила его «хвостиком». Он сопровождал меня даже на тренировки, где терпеливо сидел на скамейке в дальнем углу зала с бутылкой воды наготове. К нему быстро привыкли и уже не воспринимали нас по отдельности.
Мы вместе копались в старом мопеде, который отдал нам на растерзание дядя Набигулла, вместе ездили на этом астматичном чудовище купаться, вместе помогали тете Вере по дому, вместе начинали курить. Алька ждал меня из армии, писал письма, сообщая свои немудреные новости. Однажды вместо листочка, заполненного неразбираемыми петельками Алькиного почерка, пришло несколько строчек от Гули: родители погибли в автокатастрофе, Аля в больнице, буду держать тебя в курсе.
В тот вечер я едва не махнул через забор, украшенный поверху колючей проволокой, мне надо было своими глазами убедиться, что Алька в порядке. Ротный, увидев меня после отбоя в коридоре, крепко взял за шкирку, отвел в свой кабинет, велел рассказывать. Выслушал, наорал, отправил спать. Но потом каждый день вызывал к себе и разрешал звонить в больницу, где я сначала узнавал, как там больной Галямов, а потом сестрички настолько привыкли к заботливому Алькиному «брату», что подзывали его к трубке и я слушал тоскливое «Когда ты вернешься?».
Когда я, отдав долг Родине, тихим майским вечером вышел из поезда в родном городе, первым, кого я увидел на перроне, был повзрослевший Алька. Вытянувшийся, длинноногий, тощий и такой родной. Я стоял, лупая глазами, пока он сам не прыгнул на меня с воплем «Дед!». Неловкость тут же растаяла, я пару раз подкинул его вверх, получил по ребрам «черт здоровый!» и очутился в объятиях плачущей Гули.
У матери я пробыл часа два, потом перешел через улицу, позвонил в дверь, которую открыла мне Айгуль, и задержался в этом доме на семнадцать лет.
***
Алька закинул рюкзак в машину, не переставая рассказывать новости из своей московской жизни. А я просто разглядывал его, не вслушиваясь в подробности мелькавших «проектов», «презентаций» и «кампаний». Алька работал в столице в каком-то крутом рекламном агентстве, «креативил по полной», по его собственным словам. Мы же жили скучно-размеренной жизнью давно женатой провинциальной пары, растили дочь. Гуля работала в институте – преподавала на кафедре после окончания аспирантуры, я был мастером смены в автосервисе, зарабатывал достаточно, чтобы Сашка, наша единственная дочь, могла учиться в специализированной школе, в шестнадцать лет посещать косметолога и модный фитнес-клуб и ни в грош не ставить своего пролетария-отца.
Собственно любящий дядя явился на день рождения племянницы. Семейное торжество должно было состояться сегодня вечером в ресторане, а завтра Алька улетал обратно. Сашка ждала его у окна, прижав нос к стеклу. Раньше она всегда так ждала меня с работы. А потом бросалась с визгом на шею и требовала, чтобы я с ней поиграл. Теперь у нее другие партнеры по играм, а я всего лишь пожилой «па» - помесь грузчика и банкомата.
Они долго перешептывались в коридоре, пока я на кухне ставил чайник и доставал из холодильника сыр, колбасу, масло. Потом раздался торжествующий вопль и мне издалека с гордостью продемонстрировали новенький айпад. Я покачал головой – аппетиты у нашей принцессы всегда были нескромными, и покупать планшет я категорически отказывался, потому что в доме уже жили телефон, ноутбук и компьютер. Теперь мечта сбылась, и все благодаря щедрому московскому дядюшке. Что ж я никогда не совался в их отношения, я вообще разучился понимать свою дочь, когда ей исполнилось десять.
В прихожую вышла Гуля, уже одетая и накрашенная, обняла Альку, попеняла на худобу и позвала завтракать. Мы расположились на кухне: дамы вяло ковырялись в обезжиренном творожке, Алька пил чай с медом и только я, наплевав на здоровый образ жизни, жевал многослойный бутерброд.
- Ладно, мальчики, - Гуля встала, - мне пора, у меня сегодня три пары. Вернусь к шести и сразу поедем. Александра, одевайся, я жду тебя в машине.
Сашка приложилась к дядюшкиной щеке, сделала мне ручкой и ускакала. Мы остались вдвоем. Я не знал, как начать разговор. Мы не виделись почти год, а я просто сидел, уставившись на него через стол, и не мог выдавить из себя ни слова.
Алька встал, налил себе еще чаю и вдруг подошел, встал напротив. Его рука нырнула в мои волосы
- Седой стал, Дед, - тихо и, как мне показалось, немного печально произнес Алька.
- Сам говорил: старость – не радость.
- Какой же ты старый? В самом соку.
Тонкие пальцы продолжали ерошить мои волосы, и больше всего мне хотелось плотно прижаться к Алькиной ладони, закрыть глаза, хотелось, чтобы он никогда не останавливался. Сердце бухало как гидравлический молот, морду начал заливать багровый румянец. Я отстранился.
- Жарко тут. Окно надо открыть.
Алька быстро взглянул на меня, опять сел напротив и завел ниочемный разговор об общих знакомых. Я отвечал, осторожно разглядывая его - они с Айгуль были очень похожи: темными кудрявыми волосами, разрезом глаз, формой губ и бровей, что-то общее сквозило в улыбке и манере говорить. Алька потер переносицу жестом, тысячу раз виденным у Гули. Вот только его жесты, его голос, его смех топили меня странным, противоестественным, стыдным желанием – обладать, присвоить, сделать своим. И я почти разучился бороться с этим. Когда он был рядом, жажда, скрученная тугой пружиной, следила за ним желтым змеиным глазом, готовая в любой момент развернуться и ударить. И его, и меня.
Началось все давно - на нашей с Гулей свадьбе Алька меня поцеловал. Был душный августовский день, на улице собиралась гроза. Немногочисленные друзья и знакомые, которые собрались отметить рождение новой ячейки общества, были приглашены к нам (теперь уже к нам) домой и едва помещались в трех комнатах. Ресторан по понятным причинам мы себе позволить не могли, все было скромно, Гуля даже в ЗАГС ездила в платье, взятом напрокат.
В доме гомонили нетрезвые гости, невеста, мучимая токсикозом, ушла на улицу – резкие запахи ее раздражали, а мы с Алькой устроились во главе стола и, наклонившись друг к другу, обсуждали перепланировку, нужно было многое успеть к рождению ребенка.
Подвыпившая свидетельница, напоминавшая перестоявшую квашню, ткнула в нас пальцем и заорала:
- Горько!
Я попытался ее успокоить, но всем затея пришлась по душе, и нестройный хор начал скандировать «Горько! Горько!». Я разозлился и попытался встать, когда Алька дернул меня к себе и, прошептав «Все равно не отстанут», прижался к губам. Сначала я слышал восторженное улюлюканье и свист, а потом оглох и ослеп. Я не помню, как это было, я просто помню, что это было правильно.
Именно это ощущение я пытался изгнать, смоля одну за одной на крыльце. По скату крыши колотил дождь, в комнате орал магнитофон – начались танцы, а я нигде не мог найти Альку. Он вернулся под утро, когда я, уложив Гулю спать, заканчивал уборку. Мокрый насквозь Алька стоял на пороге, и его парадных брюк на пол капала вода.
- Аль, - бросился я к нему, - где ты был? Я весь дом обыскал.
- Я не хочу об этом разговаривать, - тихо сказал он и, подхватив пакеты с мусором, вышел.
И мы с ним не разговаривали. Ни об этом, ни о чем другом. Привет, пока, я задержусь. Вот и все разговоры. В декабре родилась Сашка. Семимесячной. Они с Гулей еще полтора месяца пролежали в больнице. А следующие два года я едва помню. Сашка все время болела, не спала, почти не ела. Гуля падала с ног от усталости, а я вкалывал на двух работах, чтобы прокормить свою семью.
Когда Сашка пошла в садик, Алька снял комнату и съехал от нас, сказал, хочет жить самостоятельно. Гуля первое время подкидывала ему денег, а потом он перевелся на заочный и уехал в Москву, где и остался.
Так и жили. Дом – работа, работа – дом. Летом на море. Жене шубу, дочке велосипед, чтобы не хуже, чем у других. Я брал дополнительные смены или задерживался, чтобы выполнить срочный заказ, ведь за него хорошо платили. Приходил поздно, уходил рано. Мне так было проще. Можно было не замечать, что с женой постепенно становимся просто соседями, а дочери со мной неинтересно. Я тратил свою жизнь на чужие цели и не думал жаловаться. Потому что то, что действительно хотел сам, было невозможно, запретно, а еще недосягаемо, за сотни километров и десятки лет от меня.
А сейчас мой запретный плод допивает чай на нашей кухне, зевает, трет глаза и тянет:
- Дед, я спать, не выспался ни хера. Сколько там времени?
- Десять почти.
- Вот, можно хотя бы пару часиков придавить.
- Иди ложись. Я посуду помою.
Часть 2Вечером на меня натянули костюм – «мы же идем в приличное место» - заставили побриться и повязать галстук. Мои дамы щеголяли красивыми платьями и умопомрачительно пахли. Алька ржал, сыпал комплиментами, рассказывал анекдоты, в общем, подрабатывал душой компании.
Праздник в узком семейном кругу – что может быть веселее? В ресторане нас четверых усадили за столик, разлили шампанское. Мне, как кучеру, достался апельсиновый фреш. Гуля считала, что это полезно. Хотя я бы неплохо минералкой обошелся.
Слово взял столичный дядюшка:
- Александра, мы все собрались здесь, чтобы поздравить тебя с днем рождения.
Сашка завертелась, закивала, делая длинные глаза.
- Семнадцать лет – прекрасный, романтический возраст. Перед тобой, что называется, открыты все дороги. Так вот, Александра Александровна, хочу пожелать тебе ума, чтобы выбрать свою дорогу, и смелости, чтобы следовать по ней.
Они целовались, Гуля достала красную бархатную коробочку, в которой лежало золотое кольцо с брильянтом – наш подарок умнице и красавице дочери, а я сидел оглушенный. Алькины слова пробили меня навылет. Я дернул за рукав проходящего мимо официанта:
- Молодой человек, принесите мне водки, грамм сто.
- Саша, - вскинулась супруга, - ты же за рулем.
- Ничего, - улыбнулся я, - на такси доедем.
Пока прекрасная половина человечества ковырялась в салате, потом выбирала горячее, я прикончил графинчик с водкой. Есть мне совершенно не хотелось. Я глазами нашел юркого мальчика, который обслуживал наш стол. Показал на графин и растопырил два пальца. Понятливый пацан вернулся через пять минут с целым подносом: водка, селедка, огурчики, горячая картошка. Я похлопал его по плечу:
- Спасибо.
Он улыбнулся, а Гуля поджала губы.
Разговоры за столом велись возвышенные. Выбор вуза, экзамены, специальность. Я еженедельно отстегивал нехилую сумму на Сашкиных репетиторов. Ей приспичило поступать на юрфак, куда и по протекции не всякий бы сунулся. Но наша принцесса была уверена в себе. Крайним вариантом было поступление на платное отделение и мне думать было страшно, как мы будем изыскивать унутренние резервы для оплаты высшего образования наследницы.
Зал медленно плыл, звук голосов стал приглушеннее. Я уже не вслушивался, иногда различая в монотонном жужжании Гулино «Саша, Саша..». Поднимал глаза, встречая ее неодобрительный взгляд. Саша – это я. Дочь – всегда Александра. Когда выбирали имя, на Александре Александровне настоял Алька. Мне было все равно. Я тогда первый раз увидел ее сквозь стекло в неонатологии. Крошечный комочек, который лежал в каком-то пластиковом лотке, а рядом пикал монитор. Она была такой хрупкой и бледной, мне было страшно дышать рядом. Теперь она выросла, все реже разговаривает со мной, пропадает где-то вечерами.
- Дед, - Алька наклонился ко мне, - поехали домой.
Я помотал головой:
- Мы же празднуем.
- По-моему, ты уже напраздновался, - Алька начал меня поднимать, - вставай.
Я хотел ему объяснить, что мне здесь нравится, что здесь уютно, кругом милые люди и я совсем не хочу уходить, но слова терялись где-то по дороге, рассыпались, как бумажные буквы из клеенчатого альбома, который я таскал в школу в первом классе.
- Я еще посижу, - упрямо твердил я.
- Такси ждет, - настаивал Алька.
- Езжайте, я потом…
- Нет, я его не оставлю в таком состоянии…- услышал я, - уезжайте, я его привезу…
- Пойдем к бару, - начал поднимать меня Алька, - выпьешь крепкого кофе.
- С коньяком, - согласился я.
- Дед, какой на хрен коньяк? Чего ж тебя так развезло?
Я заполз на высокий барный стул и потребовал кофе с коньяком.
- Кофе ему, коньяк мне, - услышал я Алькин голос.
Через пару минут передо мной стояла крошечная чашечка кофе. Я не большой любитель этого напитка, но Алька настойчиво пихал мне в руку мензурку с эспрессо и я выпил ее залпом. Сначала обожгло небо и язык. А потом боль покатилась вниз острым комком и начала разбухать где-то за грудиной. Мне будто выворачивали ребра наизнанку. Воздуха не хватало, я пытался поймать хоть глоток онемевшими губами, а боль все росла. Наконец, в груди что-то взорвалось, рикошетя осколками, и наступила темнота.
***
Пришел я в себя в скорой помощи. Обеспокоенная докторица лет сорока наклонилась надо мной и вопрошала:
- Александр Юрьевич, вы меня слышите?
- Даже понимаю, - прохрипел я.
- Как самочувствие?
- Норм.
Я скосил глаза и увидел иссиня-бледного Альку, который вцепился в дверцу машины и смотрел на меня испуганно и как-то безнадежно. Я попытался улыбнуться, губы не слушались. Он понаблюдал за моими потугами, а потом отвернулся.
Меня законопатили в отделение, ловкие медсестрички, напялив на меня пижамку, что-то вкололи, и меня начало вырубать. Проснулся я утром - у постели на стуле, скукожившись под одноразовым халатом, сидел Алька:
- Привет, - выговорил я.
- Привет. Я тебе тут тапочки принес, зубную щетку.
Мне вдруг стало смешно:
- Тапочки? А кроссворды купил?
- Нет, - опешил он, - сбегать?
- Сиди.
Я осторожно приподнялся.
- Ты как? Меня ненадолго пустили. Скоро обход.
- Нормально я.
- Напугал вчера всех до чертиков, - рыкнул он.
- Не хотел. У тебя сигарета есть?
- Дед! Какая на хуй сигарета?! Ты совсем уже?
- Любая.
- Про сигареты можешь забыть. Тебе теперь еще пару месяцев строгий режим соблюдать надо.
- Ага, - согласился я, - кефир, эфир и теплый сортир.
- Сань, - сказал он жалобно, - ты совсем дурак?
- Совсем.
- Оно и видно. Ладно, пойду я. Вечером приду. Что принести?
- Телевизор, - попытался пошутить я.
- Тебе нельзя. Полный покой.
- Книжку хоть можно?
- Книжку можно.
- Тогда детектив какой-нибудь.
- До вечера, - он поднялся, - и не суперменничай тут, лечись.
- Хорошо, - пообещал я, провожая его глазами.
К обеду я был проинформирован лечащим врачом о том, что совершенно износил собственный организм, что так нельзя относиться к своему здоровью и что мне повезло – все закончилось приступом стенокардии, а не инфарктом. Тем не менее, валяться в больнице мне предстояло десять дней, еще два месяца строго соблюдать режим, пить лекарства, не волноваться, меньше работать, больше спать, гулять на свежем воздухе, забыть о всяких излишествах нехороших. Короче говоря, в течение следующего года я должен был постепенно переходить в чин ангельский. У меня имелось собственное мнение по этому вопросу, но озвучивать его я не спешил.
В палате было бы даже уютно, если бы не вездесущий запах хлорки и лекарств. Я отдыхал, прикованный к капельнице. В соседях у меня значилось два бодрых дедка и субтильный юноша с черными волосами до плеч.
Больница ничем не напоминала районное убожество советских времен. Недавний ремонт радовал глаз. Стены были выкрашены в оптимистичный абрикосовый оттенок. Все сияло новизной – пластиковые окна, кровати, тумбочки, из умывальника текла горячая вода, в общем, курорт.
Шли дни. Каждый день приходила Гуля с какой-то специальной диетической хренью в судочках, прибегала зареванная Сашка, а Алька сидел, пока не выгоняли.
Мы о многом говорили, вспоминали прошлое, начиная с голоштанного общего детства, но какая-то неловкость оставалась: он не спрашивал о моей семейной, а я его о личной жизни. Спустя несколько дней Алька пришел с утра решительно настроенный. Я уже вставал с постели, так что мы выбрались в коридор и устроились на банкетке в самом темном углу за пальмой.
- Дед, я уезжаю – сказал он.
- Сегодня? – впервые за все эти дни я снова чувствовал горячий комок в груди, который бухал все чаще и резче.
- Да. Больше задерживаться не могу – начальство и так уже воет.
- Понимаю.
- Ты только не делай глупостей, ладно? Лечение, режим…
- Да иди ты со своим режимом, - не выдержал я, - маленький что ли?
- Большой, к сожалению, - вздохнул Алька, - толку-то.
- Ну, да, умом не блещу, университетов не кончали…
- Господи, Дед, ты…такой…
Он вдруг обхватил меня за шею и потянул к себе. Быстрые поцелуи легкими касаниями пробежали по всей моей небритой физиономии и ненадолго остановились на губах. Я его даже схватить не успел – Алька вывернулся и, не оборачиваясь, зашагал к выходу из отделения. А у меня не было ни голоса, чтобы позвать, попросить остаться, объяснить, что между нами произошло вот только что у кадушки с пальмой, ни сил, чтобы бежать за ним. Ноги стали ватными, руки дрожали, я сделал несколько глубоких вдохов, попытался встать, держась за стенку, и тут на меня налетела дежурная медсестра.
- Бабушкин, вы тут чего? Что с вами? Плохо? А ну давайте! Я вас до палаты провожу.
- Не надо, - мямлил я, - все хорошо.
- Вижу я, как хорошо. Держитесь за меня!
Меня оттащили к койке, уложили, позвали доктора, потом прикатили стойку с бутылками, воткнули иглу в вену… От этого хоровода голова шла кругом, а может начало действовать лекарство. Потолок качался, то приближаясь вплотную, то уплывая куда-то, комната была наполнена голосами, они все звали меня, о чем-то спрашивали, требовали, убеждали. Я зажмурился, пытаясь вернуть зрению четкость, но это только взволновало окружающих.
- Все будет хорошо, Александр Юрьевич, слышите меня? – врач наклонился ко мне, я почувствовал укол в предплечье. – Вам надо поспать.
- Нет, - пытался протестовать я, - мне надо позвонить, очень надо…
- Вот проснетесь и позвоните, - успокаивающе произнес он.
Напротив меня, на стуле, расположилась необъятная медсестричка, внушительной грудью закрывавшая мне доступ к тумбочке, на которой лежал мобильник. Я решил, что тихо полежу несколько минут, и она уйдет, а когда проснулся, за окном была ночь.
UPD Финал
«Шанс, - бодро доносилось из коридора, - он не получка, не аванс. Он выпадает в жизни раз…». В субботу в отделении было тихо. Кого-то отпустили домой на побывку, кого-то в пятницу еще амнистировали, выдав эпикриз и список назначений. Оставшийся контингент смотрел телевизор под наблюдением сестер. Никаких новостей, биржевых курсов и стрельбы - советские комедии, мультфильмы и «В мире животных». То ли дом престарелых, то ли инвалидный дом – тихо, чинно и благопристойно.
Я лежал на койке, следя, как очередное укрепляюще-отрезвляющее по капле перекочевывает из бутылки в мою вену. Я отбыл уже восемь дней и в понедельник лечащий обещал «рассмотреть вопрос» с моей выпиской. Девчонкам я велел сделать выходной и не ездить ко мне, а сам который день упорно пытался дозвониться до Альки, который был «вне зоны действия сети». Я не знал, случилось ли с ним что-то или он просто не хотел меня слышать, а у Гули спрашивать боялся.
Мне выпал шанс. Вопреки расписанию. И так уж сошлось, что со мной были то самое место и то самое время. В ежедневной круговерти я бы не нашел сил остановиться и подумать, как, а, главное, зачем я живу здесь, сейчас и так. Теперь же моя голова изучала неожиданный подарок, на котором стоял какой-то подозрительный штамп о сроке годности, и я торопился.
Вообще, страх смерти – талантливый рисовальщик. Он острым грифелем сделал набросок моего будущего, которое сливалось с черно-белым, в старомодной ретуши, настоящим и серо-выцветшим прошлым, где бледными пятнами акварели проступали Алькины нечастые визиты.
Вопрос был именно в Альке. Он был той конечной целью, ради которой я решил все изменить. Попробовать по-другому, пролезть в счастье, заплатив семейным благополучием. Таков был план.
Я понимал, что между нами слишком мало общего и, скорей всего, этот поцелуй в коридоре областной кардиологии полноценное прощание. Но верить в это отказывался. Хоть однажды я должен был стукнуть кулаком по столу, где кто-то мухлевал на раздаче.
Подъезжая к дому на такси в сопровождении Гули, я прикидывал, что именно соберу в сумку на первое время. Я уже забрал у отчима ключи от квартирки, которую мне оставила бабушка, так что, в крайнем случае, мне было куда возвращаться. Но сначала мне нужно было в Москву – поговорить с Алькой без свидетелей и посредников.
И еще мне предстояло объяснение с Гулей. Этого разговора я боялся, заранее чувствуя за собой вину. Вечером, после ужина, когда неугомонная Сашка наконец-то улеглась, я налил нам чаю.
- Ты что-то хотел мне сказать? – начала Айгуль.
Она была умна и видела меня насквозь, так что я не стал начинать издалека.
- Я ухожу, - сказал я, укладывая между нами первый камень.
- Ты знаешь, - усмехнулась она, - я не удивлена.
- А я - да. Ты так спокойно об этом говоришь.
- Не так спокойно, как тебе кажется. У тебя кто-то есть?
- Нет.
- Значит, дело еще хуже, чем я предполагала. И куда ты?
- Сначала в Москву, - признался я, - мне надо поговорить с Алькой.
- Хочешь получить у него отпущение грехов? – зло спросила она.
- Поговорить хочу.
Я видел, как в ней ворочается обида.
- Если ты хочешь, - она сделала неопределенный жест рукой, - больше свободы, то необязательно уходить. Гуляй, я и слова не скажу, только, чтобы Сашка не знала.
- Я не хочу «гулять», - завелся я.
- А чего ты хочешь?
- Не знаю.
- Очень веский повод разрушать семью, - съязвила Гуля.
- А у нас семья? – рыкнул я.
- А как, по-твоему, это называется?
- По-моему, мы живем как соседи. У вас своя жизнь и меня в нее не допускают.
- Что значит «не допускают»?
- То и значит. Вы со мной не разговариваете. Я только оплачиваю счета.
- А вот это низко, - прошипела Айгуль.
- Наверное, - согласился я, - не забывай, с кем ты связалась.
- Что?
- Ну да, работяга, без образования и перспектив. Ты думаешь, я не знаю, что обо мне говорят твои подруги?
- Причем здесь подруги? Ты - отец моего ребенка, – крикнула она.
- Вот именно. Не муж, не любимый человек, просто отец твоего ребенка, - я вздохнул и уже привычно начал тереть грудь слева, где опять сбоил ритм.
- Саша, что? Может, валокордин? – она выглядела по-настоящему обеспокоенной.
- Не надо, спасибо. Все хорошо, - я посмотрел на жену, - я сейчас соберу сумку и уеду.
- Ты даже с дочерью не поговоришь?
- Я не знаю, что ей сказать, - признался я.
- Саша, я тебя прошу, слышишь, прошу, останься и поговори с ней сам. Она должна узнать это не от меня.
- Почему?
- Потому что так будет честно и правильно. Не убегай, не обижай ее. Она тебя любит.
- Ты думаешь? – усмехнулся я.
- Я знаю.
И я остался. Собирал вещи, перетаскивал в машину и думал, думал, думал… Как можно объяснить все Сашке? Что сказать, чтобы она поняла – я ухожу не потому, что разлюбил ее, не потому, что больше не хочу быть частью ее жизни. Просто мне нужна и своя.
Разговор вышел тяжелым. Дочка плакала. То обвиняла меня во всех грехах, то просила остаться, обещая быть «хорошей». Я увидел свою любимую девочку потерянной и напуганной, пытался объяснить, что я ухожу из дома, а не от нее. Но она кричала: «если ты сейчас уйдешь, то больше никогда не возвращайся, слышишь?». Но как только я взялся за ручку двери, вцепилась в меня – «папа, папочка, не уходи». Вмешалась Гуля. Обняв Сашку, зашептала что-то, начала гладить по голове. Когда рыдания перешли в тихое всхлипывание, я выскользнул за дверь.
***
Я наводил порядок в новом жилище, когда позвонил Алька.
- Дед, что ты наделал?! – без предисловий начал он.
- Ушел, - ответил я.
- Зачем?!
- Я люблю другого человека.
- Какого еще человека?!
- Тебя, - сказал я.
В трубке стало тихо.
- Что ты несешь? – простонал он.
- Я тебя люблю, Аль, - повторил я, - всю жизнь. Прятаться надоело.
- Деееееееед…
- Нам надо поговорить, - сказал я.
- О чем?
- Обо всем: почему ты тогда уехал, зачем ты меня целовал, что теперь делать.
- Сань, ты серьезно думаешь, что я…что мы…
- Я не знаю. Мне нужно тебя увидеть.
- У нас все равно ничего не получится!
- Почему?
- Потому что ты муж моей сестры, черт возьми! Я не могу…
- Но хочешь?
- Дед, хватит…
- Аль, я ни о чем больше не прошу: просто давай поговорим. Лицом к лицу. И еще – что бы ты ни решил, к Айгуль я не вернусь.
- Господи, - убитым голосом зашептал Алька, - почему сейчас, я не могу…
- Я подожду. Сколько нужно? Неделю, месяц, год? Скажи, когда будешь готов.
Он очень долго молчал. В трубке что-то скреблось и шуршало. Как ни странно это молчание давало мне надежду, крохотную, недоношенную надежду, что я успею обналичить свой шанс и хотя бы увидеть его и понять, что же творилось с ним все эти годы. Ведь раньше я бы не набрался смелости поинтересоваться.
- Дед, - вздохнул он, - ты все еще здесь?
- Конечно.
- Приезжай.
URL записиЯ обещала urfinj подарок на день рожденья. Я все помню! Но только медленно пишу.
Урь, твоя идея - мое воплощение. Не знаю, понравится ли.
Это первая часть. Вторая часть будет обязательно.
Итак, рейтинга, как обычно нет.
Жанр - слеш, за жизнь, страдания и раздумья.
Ну и в качестве саундтрека
Прослушать или скачать Poets of the Fall Someone Special бесплатно на Простоплеер
Часть 1Я завел будильник на пять утра и улегся в постель. Алькин самолет прилетал в 7.07, ехать до аэропорта было час, но я боялся проспать и лежал, прислушиваясь к тихому дыханию Гули и изредка проваливаясь в короткий путаный сон, где я все-таки опаздывал и бежал по какому-то бесконечному коридору в поисках Альки.
В четыре не выдержал, встал, попробовал впихнуть в себя завтрак. Побрился, оделся, прогрел машину. Сидеть перед домом было глупо и я решил, что потихоньку поеду и подожду на месте.
Неуютное здание аэропорта, наполненное сонными растерянными пассажирами, безвкусный чай в тонких пластиковых стаканчиках и намертво залипшие стрелки на часах. Еще час, сорок пять минут, сорок две, тридцать…
Наконец, объявили, что рейс из Москвы приземлился. Привстав на цыпочки, я высматривал в толпе темную кудрявую макушку, но Альки все не было. Ручеек прилетевших с каждой минутой мельчал, они, как трудолюбивые муравьи, волокли мимо меня свои чемоданы и сумки, старательно обходя застывшего посредине прохода меня.
- Дед!
Алька выпрыгнул откуда-то сбоку, обнял, повис на шее, засмеялся.
- Я уже пять минут на тебя смотрю, а ты меня не видишь.
Я трясущимися руками на секунду крепко прижал его к себе. И сразу же отпустил.
- Откуда ты выполз, Аль? Я все глаза проглядел.
- Очки себе купи, Дед, старость не радость, - Алька, подхватив чемодан, потянул меня к выходу.
Откуда взялась эта кличка - «Дед», я, по прошествии стольких лет, уже и не вспомню. Просто в один прекрасный день из дворовых игр исчез тихий зануда Сашка Бабушкин и появился Дед. Мама тогда во второй раз вышла замуж, ее избранник перевез в наш дом старый телевизор, пару продавленных кресел и свое виденье процесса воспитания подрастающего поколения. После этого дома я старался не появляться. Не мешал семейному счастью, почти все время проводя у соседей.
Дядя Набигулла и тетя Вера были на удивление красивой и счастливой парой. Их старшая дочь, Айгуль, была на четыре года старше меня. Видная девица, отличница, она только-только поступила на первый курс педагогического института. А ее младший брат, Алишер, учился в пятом классе. Алька быстро стал моим верным оруженосцем. Гуля дразнила его «хвостиком». Он сопровождал меня даже на тренировки, где терпеливо сидел на скамейке в дальнем углу зала с бутылкой воды наготове. К нему быстро привыкли и уже не воспринимали нас по отдельности.
Мы вместе копались в старом мопеде, который отдал нам на растерзание дядя Набигулла, вместе ездили на этом астматичном чудовище купаться, вместе помогали тете Вере по дому, вместе начинали курить. Алька ждал меня из армии, писал письма, сообщая свои немудреные новости. Однажды вместо листочка, заполненного неразбираемыми петельками Алькиного почерка, пришло несколько строчек от Гули: родители погибли в автокатастрофе, Аля в больнице, буду держать тебя в курсе.
В тот вечер я едва не махнул через забор, украшенный поверху колючей проволокой, мне надо было своими глазами убедиться, что Алька в порядке. Ротный, увидев меня после отбоя в коридоре, крепко взял за шкирку, отвел в свой кабинет, велел рассказывать. Выслушал, наорал, отправил спать. Но потом каждый день вызывал к себе и разрешал звонить в больницу, где я сначала узнавал, как там больной Галямов, а потом сестрички настолько привыкли к заботливому Алькиному «брату», что подзывали его к трубке и я слушал тоскливое «Когда ты вернешься?».
Когда я, отдав долг Родине, тихим майским вечером вышел из поезда в родном городе, первым, кого я увидел на перроне, был повзрослевший Алька. Вытянувшийся, длинноногий, тощий и такой родной. Я стоял, лупая глазами, пока он сам не прыгнул на меня с воплем «Дед!». Неловкость тут же растаяла, я пару раз подкинул его вверх, получил по ребрам «черт здоровый!» и очутился в объятиях плачущей Гули.
У матери я пробыл часа два, потом перешел через улицу, позвонил в дверь, которую открыла мне Айгуль, и задержался в этом доме на семнадцать лет.
***
Алька закинул рюкзак в машину, не переставая рассказывать новости из своей московской жизни. А я просто разглядывал его, не вслушиваясь в подробности мелькавших «проектов», «презентаций» и «кампаний». Алька работал в столице в каком-то крутом рекламном агентстве, «креативил по полной», по его собственным словам. Мы же жили скучно-размеренной жизнью давно женатой провинциальной пары, растили дочь. Гуля работала в институте – преподавала на кафедре после окончания аспирантуры, я был мастером смены в автосервисе, зарабатывал достаточно, чтобы Сашка, наша единственная дочь, могла учиться в специализированной школе, в шестнадцать лет посещать косметолога и модный фитнес-клуб и ни в грош не ставить своего пролетария-отца.
Собственно любящий дядя явился на день рождения племянницы. Семейное торжество должно было состояться сегодня вечером в ресторане, а завтра Алька улетал обратно. Сашка ждала его у окна, прижав нос к стеклу. Раньше она всегда так ждала меня с работы. А потом бросалась с визгом на шею и требовала, чтобы я с ней поиграл. Теперь у нее другие партнеры по играм, а я всего лишь пожилой «па» - помесь грузчика и банкомата.
Они долго перешептывались в коридоре, пока я на кухне ставил чайник и доставал из холодильника сыр, колбасу, масло. Потом раздался торжествующий вопль и мне издалека с гордостью продемонстрировали новенький айпад. Я покачал головой – аппетиты у нашей принцессы всегда были нескромными, и покупать планшет я категорически отказывался, потому что в доме уже жили телефон, ноутбук и компьютер. Теперь мечта сбылась, и все благодаря щедрому московскому дядюшке. Что ж я никогда не совался в их отношения, я вообще разучился понимать свою дочь, когда ей исполнилось десять.
В прихожую вышла Гуля, уже одетая и накрашенная, обняла Альку, попеняла на худобу и позвала завтракать. Мы расположились на кухне: дамы вяло ковырялись в обезжиренном творожке, Алька пил чай с медом и только я, наплевав на здоровый образ жизни, жевал многослойный бутерброд.
- Ладно, мальчики, - Гуля встала, - мне пора, у меня сегодня три пары. Вернусь к шести и сразу поедем. Александра, одевайся, я жду тебя в машине.
Сашка приложилась к дядюшкиной щеке, сделала мне ручкой и ускакала. Мы остались вдвоем. Я не знал, как начать разговор. Мы не виделись почти год, а я просто сидел, уставившись на него через стол, и не мог выдавить из себя ни слова.
Алька встал, налил себе еще чаю и вдруг подошел, встал напротив. Его рука нырнула в мои волосы
- Седой стал, Дед, - тихо и, как мне показалось, немного печально произнес Алька.
- Сам говорил: старость – не радость.
- Какой же ты старый? В самом соку.
Тонкие пальцы продолжали ерошить мои волосы, и больше всего мне хотелось плотно прижаться к Алькиной ладони, закрыть глаза, хотелось, чтобы он никогда не останавливался. Сердце бухало как гидравлический молот, морду начал заливать багровый румянец. Я отстранился.
- Жарко тут. Окно надо открыть.
Алька быстро взглянул на меня, опять сел напротив и завел ниочемный разговор об общих знакомых. Я отвечал, осторожно разглядывая его - они с Айгуль были очень похожи: темными кудрявыми волосами, разрезом глаз, формой губ и бровей, что-то общее сквозило в улыбке и манере говорить. Алька потер переносицу жестом, тысячу раз виденным у Гули. Вот только его жесты, его голос, его смех топили меня странным, противоестественным, стыдным желанием – обладать, присвоить, сделать своим. И я почти разучился бороться с этим. Когда он был рядом, жажда, скрученная тугой пружиной, следила за ним желтым змеиным глазом, готовая в любой момент развернуться и ударить. И его, и меня.
Началось все давно - на нашей с Гулей свадьбе Алька меня поцеловал. Был душный августовский день, на улице собиралась гроза. Немногочисленные друзья и знакомые, которые собрались отметить рождение новой ячейки общества, были приглашены к нам (теперь уже к нам) домой и едва помещались в трех комнатах. Ресторан по понятным причинам мы себе позволить не могли, все было скромно, Гуля даже в ЗАГС ездила в платье, взятом напрокат.
В доме гомонили нетрезвые гости, невеста, мучимая токсикозом, ушла на улицу – резкие запахи ее раздражали, а мы с Алькой устроились во главе стола и, наклонившись друг к другу, обсуждали перепланировку, нужно было многое успеть к рождению ребенка.
Подвыпившая свидетельница, напоминавшая перестоявшую квашню, ткнула в нас пальцем и заорала:
- Горько!
Я попытался ее успокоить, но всем затея пришлась по душе, и нестройный хор начал скандировать «Горько! Горько!». Я разозлился и попытался встать, когда Алька дернул меня к себе и, прошептав «Все равно не отстанут», прижался к губам. Сначала я слышал восторженное улюлюканье и свист, а потом оглох и ослеп. Я не помню, как это было, я просто помню, что это было правильно.
Именно это ощущение я пытался изгнать, смоля одну за одной на крыльце. По скату крыши колотил дождь, в комнате орал магнитофон – начались танцы, а я нигде не мог найти Альку. Он вернулся под утро, когда я, уложив Гулю спать, заканчивал уборку. Мокрый насквозь Алька стоял на пороге, и его парадных брюк на пол капала вода.
- Аль, - бросился я к нему, - где ты был? Я весь дом обыскал.
- Я не хочу об этом разговаривать, - тихо сказал он и, подхватив пакеты с мусором, вышел.
И мы с ним не разговаривали. Ни об этом, ни о чем другом. Привет, пока, я задержусь. Вот и все разговоры. В декабре родилась Сашка. Семимесячной. Они с Гулей еще полтора месяца пролежали в больнице. А следующие два года я едва помню. Сашка все время болела, не спала, почти не ела. Гуля падала с ног от усталости, а я вкалывал на двух работах, чтобы прокормить свою семью.
Когда Сашка пошла в садик, Алька снял комнату и съехал от нас, сказал, хочет жить самостоятельно. Гуля первое время подкидывала ему денег, а потом он перевелся на заочный и уехал в Москву, где и остался.
Так и жили. Дом – работа, работа – дом. Летом на море. Жене шубу, дочке велосипед, чтобы не хуже, чем у других. Я брал дополнительные смены или задерживался, чтобы выполнить срочный заказ, ведь за него хорошо платили. Приходил поздно, уходил рано. Мне так было проще. Можно было не замечать, что с женой постепенно становимся просто соседями, а дочери со мной неинтересно. Я тратил свою жизнь на чужие цели и не думал жаловаться. Потому что то, что действительно хотел сам, было невозможно, запретно, а еще недосягаемо, за сотни километров и десятки лет от меня.
А сейчас мой запретный плод допивает чай на нашей кухне, зевает, трет глаза и тянет:
- Дед, я спать, не выспался ни хера. Сколько там времени?
- Десять почти.
- Вот, можно хотя бы пару часиков придавить.
- Иди ложись. Я посуду помою.
Часть 2Вечером на меня натянули костюм – «мы же идем в приличное место» - заставили побриться и повязать галстук. Мои дамы щеголяли красивыми платьями и умопомрачительно пахли. Алька ржал, сыпал комплиментами, рассказывал анекдоты, в общем, подрабатывал душой компании.
Праздник в узком семейном кругу – что может быть веселее? В ресторане нас четверых усадили за столик, разлили шампанское. Мне, как кучеру, достался апельсиновый фреш. Гуля считала, что это полезно. Хотя я бы неплохо минералкой обошелся.
Слово взял столичный дядюшка:
- Александра, мы все собрались здесь, чтобы поздравить тебя с днем рождения.
Сашка завертелась, закивала, делая длинные глаза.
- Семнадцать лет – прекрасный, романтический возраст. Перед тобой, что называется, открыты все дороги. Так вот, Александра Александровна, хочу пожелать тебе ума, чтобы выбрать свою дорогу, и смелости, чтобы следовать по ней.
Они целовались, Гуля достала красную бархатную коробочку, в которой лежало золотое кольцо с брильянтом – наш подарок умнице и красавице дочери, а я сидел оглушенный. Алькины слова пробили меня навылет. Я дернул за рукав проходящего мимо официанта:
- Молодой человек, принесите мне водки, грамм сто.
- Саша, - вскинулась супруга, - ты же за рулем.
- Ничего, - улыбнулся я, - на такси доедем.
Пока прекрасная половина человечества ковырялась в салате, потом выбирала горячее, я прикончил графинчик с водкой. Есть мне совершенно не хотелось. Я глазами нашел юркого мальчика, который обслуживал наш стол. Показал на графин и растопырил два пальца. Понятливый пацан вернулся через пять минут с целым подносом: водка, селедка, огурчики, горячая картошка. Я похлопал его по плечу:
- Спасибо.
Он улыбнулся, а Гуля поджала губы.
Разговоры за столом велись возвышенные. Выбор вуза, экзамены, специальность. Я еженедельно отстегивал нехилую сумму на Сашкиных репетиторов. Ей приспичило поступать на юрфак, куда и по протекции не всякий бы сунулся. Но наша принцесса была уверена в себе. Крайним вариантом было поступление на платное отделение и мне думать было страшно, как мы будем изыскивать унутренние резервы для оплаты высшего образования наследницы.
Зал медленно плыл, звук голосов стал приглушеннее. Я уже не вслушивался, иногда различая в монотонном жужжании Гулино «Саша, Саша..». Поднимал глаза, встречая ее неодобрительный взгляд. Саша – это я. Дочь – всегда Александра. Когда выбирали имя, на Александре Александровне настоял Алька. Мне было все равно. Я тогда первый раз увидел ее сквозь стекло в неонатологии. Крошечный комочек, который лежал в каком-то пластиковом лотке, а рядом пикал монитор. Она была такой хрупкой и бледной, мне было страшно дышать рядом. Теперь она выросла, все реже разговаривает со мной, пропадает где-то вечерами.
- Дед, - Алька наклонился ко мне, - поехали домой.
Я помотал головой:
- Мы же празднуем.
- По-моему, ты уже напраздновался, - Алька начал меня поднимать, - вставай.
Я хотел ему объяснить, что мне здесь нравится, что здесь уютно, кругом милые люди и я совсем не хочу уходить, но слова терялись где-то по дороге, рассыпались, как бумажные буквы из клеенчатого альбома, который я таскал в школу в первом классе.
- Я еще посижу, - упрямо твердил я.
- Такси ждет, - настаивал Алька.
- Езжайте, я потом…
- Нет, я его не оставлю в таком состоянии…- услышал я, - уезжайте, я его привезу…
- Пойдем к бару, - начал поднимать меня Алька, - выпьешь крепкого кофе.
- С коньяком, - согласился я.
- Дед, какой на хрен коньяк? Чего ж тебя так развезло?
Я заполз на высокий барный стул и потребовал кофе с коньяком.
- Кофе ему, коньяк мне, - услышал я Алькин голос.
Через пару минут передо мной стояла крошечная чашечка кофе. Я не большой любитель этого напитка, но Алька настойчиво пихал мне в руку мензурку с эспрессо и я выпил ее залпом. Сначала обожгло небо и язык. А потом боль покатилась вниз острым комком и начала разбухать где-то за грудиной. Мне будто выворачивали ребра наизнанку. Воздуха не хватало, я пытался поймать хоть глоток онемевшими губами, а боль все росла. Наконец, в груди что-то взорвалось, рикошетя осколками, и наступила темнота.
***
Пришел я в себя в скорой помощи. Обеспокоенная докторица лет сорока наклонилась надо мной и вопрошала:
- Александр Юрьевич, вы меня слышите?
- Даже понимаю, - прохрипел я.
- Как самочувствие?
- Норм.
Я скосил глаза и увидел иссиня-бледного Альку, который вцепился в дверцу машины и смотрел на меня испуганно и как-то безнадежно. Я попытался улыбнуться, губы не слушались. Он понаблюдал за моими потугами, а потом отвернулся.
Меня законопатили в отделение, ловкие медсестрички, напялив на меня пижамку, что-то вкололи, и меня начало вырубать. Проснулся я утром - у постели на стуле, скукожившись под одноразовым халатом, сидел Алька:
- Привет, - выговорил я.
- Привет. Я тебе тут тапочки принес, зубную щетку.
Мне вдруг стало смешно:
- Тапочки? А кроссворды купил?
- Нет, - опешил он, - сбегать?
- Сиди.
Я осторожно приподнялся.
- Ты как? Меня ненадолго пустили. Скоро обход.
- Нормально я.
- Напугал вчера всех до чертиков, - рыкнул он.
- Не хотел. У тебя сигарета есть?
- Дед! Какая на хуй сигарета?! Ты совсем уже?
- Любая.
- Про сигареты можешь забыть. Тебе теперь еще пару месяцев строгий режим соблюдать надо.
- Ага, - согласился я, - кефир, эфир и теплый сортир.
- Сань, - сказал он жалобно, - ты совсем дурак?
- Совсем.
- Оно и видно. Ладно, пойду я. Вечером приду. Что принести?
- Телевизор, - попытался пошутить я.
- Тебе нельзя. Полный покой.
- Книжку хоть можно?
- Книжку можно.
- Тогда детектив какой-нибудь.
- До вечера, - он поднялся, - и не суперменничай тут, лечись.
- Хорошо, - пообещал я, провожая его глазами.
К обеду я был проинформирован лечащим врачом о том, что совершенно износил собственный организм, что так нельзя относиться к своему здоровью и что мне повезло – все закончилось приступом стенокардии, а не инфарктом. Тем не менее, валяться в больнице мне предстояло десять дней, еще два месяца строго соблюдать режим, пить лекарства, не волноваться, меньше работать, больше спать, гулять на свежем воздухе, забыть о всяких излишествах нехороших. Короче говоря, в течение следующего года я должен был постепенно переходить в чин ангельский. У меня имелось собственное мнение по этому вопросу, но озвучивать его я не спешил.
В палате было бы даже уютно, если бы не вездесущий запах хлорки и лекарств. Я отдыхал, прикованный к капельнице. В соседях у меня значилось два бодрых дедка и субтильный юноша с черными волосами до плеч.
Больница ничем не напоминала районное убожество советских времен. Недавний ремонт радовал глаз. Стены были выкрашены в оптимистичный абрикосовый оттенок. Все сияло новизной – пластиковые окна, кровати, тумбочки, из умывальника текла горячая вода, в общем, курорт.
Шли дни. Каждый день приходила Гуля с какой-то специальной диетической хренью в судочках, прибегала зареванная Сашка, а Алька сидел, пока не выгоняли.
Мы о многом говорили, вспоминали прошлое, начиная с голоштанного общего детства, но какая-то неловкость оставалась: он не спрашивал о моей семейной, а я его о личной жизни. Спустя несколько дней Алька пришел с утра решительно настроенный. Я уже вставал с постели, так что мы выбрались в коридор и устроились на банкетке в самом темном углу за пальмой.
- Дед, я уезжаю – сказал он.
- Сегодня? – впервые за все эти дни я снова чувствовал горячий комок в груди, который бухал все чаще и резче.
- Да. Больше задерживаться не могу – начальство и так уже воет.
- Понимаю.
- Ты только не делай глупостей, ладно? Лечение, режим…
- Да иди ты со своим режимом, - не выдержал я, - маленький что ли?
- Большой, к сожалению, - вздохнул Алька, - толку-то.
- Ну, да, умом не блещу, университетов не кончали…
- Господи, Дед, ты…такой…
Он вдруг обхватил меня за шею и потянул к себе. Быстрые поцелуи легкими касаниями пробежали по всей моей небритой физиономии и ненадолго остановились на губах. Я его даже схватить не успел – Алька вывернулся и, не оборачиваясь, зашагал к выходу из отделения. А у меня не было ни голоса, чтобы позвать, попросить остаться, объяснить, что между нами произошло вот только что у кадушки с пальмой, ни сил, чтобы бежать за ним. Ноги стали ватными, руки дрожали, я сделал несколько глубоких вдохов, попытался встать, держась за стенку, и тут на меня налетела дежурная медсестра.
- Бабушкин, вы тут чего? Что с вами? Плохо? А ну давайте! Я вас до палаты провожу.
- Не надо, - мямлил я, - все хорошо.
- Вижу я, как хорошо. Держитесь за меня!
Меня оттащили к койке, уложили, позвали доктора, потом прикатили стойку с бутылками, воткнули иглу в вену… От этого хоровода голова шла кругом, а может начало действовать лекарство. Потолок качался, то приближаясь вплотную, то уплывая куда-то, комната была наполнена голосами, они все звали меня, о чем-то спрашивали, требовали, убеждали. Я зажмурился, пытаясь вернуть зрению четкость, но это только взволновало окружающих.
- Все будет хорошо, Александр Юрьевич, слышите меня? – врач наклонился ко мне, я почувствовал укол в предплечье. – Вам надо поспать.
- Нет, - пытался протестовать я, - мне надо позвонить, очень надо…
- Вот проснетесь и позвоните, - успокаивающе произнес он.
Напротив меня, на стуле, расположилась необъятная медсестричка, внушительной грудью закрывавшая мне доступ к тумбочке, на которой лежал мобильник. Я решил, что тихо полежу несколько минут, и она уйдет, а когда проснулся, за окном была ночь.
UPD Финал
«Шанс, - бодро доносилось из коридора, - он не получка, не аванс. Он выпадает в жизни раз…». В субботу в отделении было тихо. Кого-то отпустили домой на побывку, кого-то в пятницу еще амнистировали, выдав эпикриз и список назначений. Оставшийся контингент смотрел телевизор под наблюдением сестер. Никаких новостей, биржевых курсов и стрельбы - советские комедии, мультфильмы и «В мире животных». То ли дом престарелых, то ли инвалидный дом – тихо, чинно и благопристойно.
Я лежал на койке, следя, как очередное укрепляюще-отрезвляющее по капле перекочевывает из бутылки в мою вену. Я отбыл уже восемь дней и в понедельник лечащий обещал «рассмотреть вопрос» с моей выпиской. Девчонкам я велел сделать выходной и не ездить ко мне, а сам который день упорно пытался дозвониться до Альки, который был «вне зоны действия сети». Я не знал, случилось ли с ним что-то или он просто не хотел меня слышать, а у Гули спрашивать боялся.
Мне выпал шанс. Вопреки расписанию. И так уж сошлось, что со мной были то самое место и то самое время. В ежедневной круговерти я бы не нашел сил остановиться и подумать, как, а, главное, зачем я живу здесь, сейчас и так. Теперь же моя голова изучала неожиданный подарок, на котором стоял какой-то подозрительный штамп о сроке годности, и я торопился.
Вообще, страх смерти – талантливый рисовальщик. Он острым грифелем сделал набросок моего будущего, которое сливалось с черно-белым, в старомодной ретуши, настоящим и серо-выцветшим прошлым, где бледными пятнами акварели проступали Алькины нечастые визиты.
Вопрос был именно в Альке. Он был той конечной целью, ради которой я решил все изменить. Попробовать по-другому, пролезть в счастье, заплатив семейным благополучием. Таков был план.
Я понимал, что между нами слишком мало общего и, скорей всего, этот поцелуй в коридоре областной кардиологии полноценное прощание. Но верить в это отказывался. Хоть однажды я должен был стукнуть кулаком по столу, где кто-то мухлевал на раздаче.
Подъезжая к дому на такси в сопровождении Гули, я прикидывал, что именно соберу в сумку на первое время. Я уже забрал у отчима ключи от квартирки, которую мне оставила бабушка, так что, в крайнем случае, мне было куда возвращаться. Но сначала мне нужно было в Москву – поговорить с Алькой без свидетелей и посредников.
И еще мне предстояло объяснение с Гулей. Этого разговора я боялся, заранее чувствуя за собой вину. Вечером, после ужина, когда неугомонная Сашка наконец-то улеглась, я налил нам чаю.
- Ты что-то хотел мне сказать? – начала Айгуль.
Она была умна и видела меня насквозь, так что я не стал начинать издалека.
- Я ухожу, - сказал я, укладывая между нами первый камень.
- Ты знаешь, - усмехнулась она, - я не удивлена.
- А я - да. Ты так спокойно об этом говоришь.
- Не так спокойно, как тебе кажется. У тебя кто-то есть?
- Нет.
- Значит, дело еще хуже, чем я предполагала. И куда ты?
- Сначала в Москву, - признался я, - мне надо поговорить с Алькой.
- Хочешь получить у него отпущение грехов? – зло спросила она.
- Поговорить хочу.
Я видел, как в ней ворочается обида.
- Если ты хочешь, - она сделала неопределенный жест рукой, - больше свободы, то необязательно уходить. Гуляй, я и слова не скажу, только, чтобы Сашка не знала.
- Я не хочу «гулять», - завелся я.
- А чего ты хочешь?
- Не знаю.
- Очень веский повод разрушать семью, - съязвила Гуля.
- А у нас семья? – рыкнул я.
- А как, по-твоему, это называется?
- По-моему, мы живем как соседи. У вас своя жизнь и меня в нее не допускают.
- Что значит «не допускают»?
- То и значит. Вы со мной не разговариваете. Я только оплачиваю счета.
- А вот это низко, - прошипела Айгуль.
- Наверное, - согласился я, - не забывай, с кем ты связалась.
- Что?
- Ну да, работяга, без образования и перспектив. Ты думаешь, я не знаю, что обо мне говорят твои подруги?
- Причем здесь подруги? Ты - отец моего ребенка, – крикнула она.
- Вот именно. Не муж, не любимый человек, просто отец твоего ребенка, - я вздохнул и уже привычно начал тереть грудь слева, где опять сбоил ритм.
- Саша, что? Может, валокордин? – она выглядела по-настоящему обеспокоенной.
- Не надо, спасибо. Все хорошо, - я посмотрел на жену, - я сейчас соберу сумку и уеду.
- Ты даже с дочерью не поговоришь?
- Я не знаю, что ей сказать, - признался я.
- Саша, я тебя прошу, слышишь, прошу, останься и поговори с ней сам. Она должна узнать это не от меня.
- Почему?
- Потому что так будет честно и правильно. Не убегай, не обижай ее. Она тебя любит.
- Ты думаешь? – усмехнулся я.
- Я знаю.
И я остался. Собирал вещи, перетаскивал в машину и думал, думал, думал… Как можно объяснить все Сашке? Что сказать, чтобы она поняла – я ухожу не потому, что разлюбил ее, не потому, что больше не хочу быть частью ее жизни. Просто мне нужна и своя.
Разговор вышел тяжелым. Дочка плакала. То обвиняла меня во всех грехах, то просила остаться, обещая быть «хорошей». Я увидел свою любимую девочку потерянной и напуганной, пытался объяснить, что я ухожу из дома, а не от нее. Но она кричала: «если ты сейчас уйдешь, то больше никогда не возвращайся, слышишь?». Но как только я взялся за ручку двери, вцепилась в меня – «папа, папочка, не уходи». Вмешалась Гуля. Обняв Сашку, зашептала что-то, начала гладить по голове. Когда рыдания перешли в тихое всхлипывание, я выскользнул за дверь.
***
Я наводил порядок в новом жилище, когда позвонил Алька.
- Дед, что ты наделал?! – без предисловий начал он.
- Ушел, - ответил я.
- Зачем?!
- Я люблю другого человека.
- Какого еще человека?!
- Тебя, - сказал я.
В трубке стало тихо.
- Что ты несешь? – простонал он.
- Я тебя люблю, Аль, - повторил я, - всю жизнь. Прятаться надоело.
- Деееееееед…
- Нам надо поговорить, - сказал я.
- О чем?
- Обо всем: почему ты тогда уехал, зачем ты меня целовал, что теперь делать.
- Сань, ты серьезно думаешь, что я…что мы…
- Я не знаю. Мне нужно тебя увидеть.
- У нас все равно ничего не получится!
- Почему?
- Потому что ты муж моей сестры, черт возьми! Я не могу…
- Но хочешь?
- Дед, хватит…
- Аль, я ни о чем больше не прошу: просто давай поговорим. Лицом к лицу. И еще – что бы ты ни решил, к Айгуль я не вернусь.
- Господи, - убитым голосом зашептал Алька, - почему сейчас, я не могу…
- Я подожду. Сколько нужно? Неделю, месяц, год? Скажи, когда будешь готов.
Он очень долго молчал. В трубке что-то скреблось и шуршало. Как ни странно это молчание давало мне надежду, крохотную, недоношенную надежду, что я успею обналичить свой шанс и хотя бы увидеть его и понять, что же творилось с ним все эти годы. Ведь раньше я бы не набрался смелости поинтересоваться.
- Дед, - вздохнул он, - ты все еще здесь?
- Конечно.
- Приезжай.
@темы: подарок
-
-
26.12.2014 в 05:57-
-
26.12.2014 в 07:00